mareicheva_olga (
mareicheva_olga) wrote2016-05-31 01:12 am
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Entry tags:
"Под горой Гедимина"
Наткнулась на старую, очень-очень советскую детскую повесть. Яков Тайц, "Под горой Гедимина". Заинтересовалась потому что а) действие происходит в Вильнюсе, б) происходит оно во время войны.
Прочитала. Впечатлилась.
Это - торт. Огромный торт с жирными кремовыми розочками. Или густой сироп. Отборный рафинад. Приторный порошок по рецепту Карлсона. Ну, придумайте сами, в конце концов, что-нибудь, от чего слипнется.
Начинается дело в Москве. Мальчик Миша (хороший мальчик, пионер, тимуровец) живет с мамой-художницей, папа у него на фронте, военврач. И вот папа приезжает в отпуск на два дня, а потом его направляют в Вильнюс.
Маме тоже надо ехать в командировку от Союза Художников. И папа решает взять Мишу с собой. Так московский мальчик попал в Вильнюс.
Это была присказка. В Вильнюсе началась сказка.
Практически первый житель Вильнюса, с которым мальчику удалось поговорить, оказывается коммунистом. Как только кто-нибудь узнает, что Миша приехал из Москвы, так сразу расплывается в улыбке и хочет дружить. Правда, в дебрях разрушенной "Страшун-улицы" (улица Страшуна, теперь - Жемайчю) на него напали мальчики-поляки и хорошенько наваляли, но и они, заслышав заветное слово "Москва" тут же переменились:
"— 3 Москвы!.. Москва, Москва… — заговорили ребята, делая ударение на букве «о».
Бронек скомандовал:
— Хлопцы! Тихо!
Он, видно, был строгим командиром: хлопцы сразу замолчали.
А «пан поручник» протянул руку, взял книжечку и с важностью подал её Мише. Взял фонарик и подал Мише. Взял бинокль и подал Мише:
— Прошу… Москва! Так?"
И ничего удивительного, папа Бронека (которого товарищи именуют "пан поручик"!), оказывается, тоже был "нашим":
"отец Бронека, Казимир Яблонский, был подпольщиком, партизаном, воевал с фашистами, а недавно, когда пришла Красная Армия, стал красноармейцем и ушёл на фронт"
Вот тут пора бы отложить книжку и поразмыслить. Потому что польское подполье в Вильнюсе было, и за освобождение Вильнюса подпольная Армия Крайова тоже сражалась. Но кончилось все довольно печально: 17 июля 1944 года командиров частей Армии Крайовой пригласили на совещание к Черняховскому и арестовали. Рядовым предложили вступить в Войско Польское, большинство отказалось и оказалось в лагерях (им повезло больше, чем довоенным пленникам, в 47-48 годах их отпустили домой, в Польшу).
Можно, конечно, предположить, что Казимир Яблонский был их тех, кто не стал отказываться. Могло, конечно, оказаться и так, что папа Бронека был в советском партизанском отряде, там тоже был небольшой процент поляков. Вообще, в Литве партизан было множество: и советских, и антисоветских, и польских, и еврейских, и литовских. (Кстати, вопрос на засыпку: бойцов какой национальности было больше всего в советских партизанских и подпольных организациях Литвы? Правильный ответ - литовцев). Но обоснуи можно и не притягивать, они вообще не важны:
"— Папа, а я знаю, почему война, — говорил Миша, стараясь шагать в ногу с папой.
— Да? Интересно, почему же?
— Видишь, папа, нам Лина всё объяснила. Это наша вожатая. Понимаешь, столкнулись две силы. Одна сила злая, чёрная, она хочет всё раздавить, всё уничтожить…
— Понятно, — сказал папа, — это фашисты.
— Ну да! — подхватил Миша. — Но это, папа, ничего, потому что есть другая сила, добрая. Она хочет, чтобы всем народам жилось хорошо, свободно. Это мы — СССР. Правильно, папа?
Папа положил руку на Мишино плечо и привлёк его к себе:
— Я вижу, Лина у вас толковая.
— Ты ещё не знаешь, какая она развитая! — Миша поднял голову: — А наша сила берёт верх, правда, папа? А здорово, что мы добрая сила!"
Поэтому про Армию Крайову, несоветские антифашистские организации, всех, кто не принял советскую власть, можно забыть. Вожатая Лина все объяснила. И значит, если папа Бронека против фашистов, он - за советскую власть. Иного быть не может. Поэтому коммунисты в Литве попадаются на каждом шагу (в довоенной Литве их было меньше полутора тысяч на всю страну). Поэтому к словам "человека из Москвы" прислушиваются как к откровению - из Москвы? Значит, врать не может! Поэтому советская власть по Тайцу в Литву пришла так:
" Ей вспомнилось, как четыре года назад, когда она была маленькой, был большой праздник. На площади Катедры собралось много народу. Все пели эту песню. Папа и мама держали Онуте за руки и пели вместе со всеми. А Онуте подпевала: «Я другой такой страны не знаю…»
А потом все выступали и говорили речи, и даже папа выступал. Он поднялся на трибуну и стал говорить:
«Драугай! Товарищи! Сегодня у нас большой праздник. Сегодня мы входим в дружную семью народов СССР. Теперь мы часть самого сильного в мире государства. Да здравствует Советская Литва! Да здравствует Советский Союз!»
И все кричалиг «Валио! Ура!» Онуте тоже кричала: «Валио!» — и махала изо всех сил красным флажком."
Папа Онуте, конечно же, коммунист. Сама она верит, что в Москве золотые крыши, а под землей - золотые комнатки. Сказала это ей женщина в гестаповской тюрьме, куда Онуте попала из-за отца.
Правда, тюрьма эта в Вильнюсе Тайца располагалась в особняке, оставшемся от Дворца правителей (в советское время там был Дворец Пионеров). Вот тут мне нужна помощь вильнюсцев: насколько я знаю, там во время войны располагались какие-то структуры Вермахта, а тюрьма Гестапо (и вообще Гестапо) были во Дворце Правосудия на Лукишской площади. Правда, в советское время там находились НКВД/КГБ, наверное, советскому писателю неудобно было об этом упоминать. Да и нет в мире Тайца никакого КГБ - фашистов выгнали, а все остальные и так влюблены в советскую власть и радуютс любой весточке из Москвы. Что литовцы, что поляки.
Кроме литовцев, поляков и русских, Миша встречает еще одного мальчика. Национальности "спасенный-от-фашистов". Разумеется, мальчик тоже радуется:
"— А по-русски ты умеешь? — спросил Миша.
Мальчик поднял на дядю Корнея свои большие блестящие чёрные глаза и, сильно картавя, старательно произнёс:
— Умею. Зд'авствуйте! Да зд'авствует К'ас-ная А'мия! У'а!
— Ура! — подхватил Миша. — Молодец!"
О судьбе Зеличка (так зовут малыша) Мише рассказывают почти правду:
"Ведь фашисты что сделали? Как вошли в город, так загнали туда, в те закоулки, шестьдесят тысяч душ…
— А зачем, дядя Корней? — спросил Миша, дуя на горячие щи.
— Зачем? Да как тебе сказать…
Дядя Корней помолчал, потом пригнулся к Мише и тихо сказал:
— Чтоб их убивать сподручней было, вот зачем!
Миша испуганно уставился на дядю Корнея и выкрикнул:
— За что?
Дядя Корней оглянулся на Зелёненького. Мальчик нашёл на столе бинокль и забавлялся, приставляя его к глазам то одной, то другой стороной.
— Какой там — за что, — сказал дядя Корней. — Убивали ни за что. Всех подряд — старых да малых, женщин, младенцев, — никого не щадили!"
В общем, правду сказал дядя Корней. Вот только национальность этих шестидесяти тысяч не назвал. Убивали их действительно ни за что.
Но Зеличку удалось выжить. И вот история его чудесного спасения опять заставляет задуматься:
" Фашисты, когда им отсюда отступать пришлось, решили напоследок всех, кто ещё остался на Страшун-улице, прикончить. Пошли по домам. А мать Зеличка слышит — идут. Куда спрячешься? Фашисты везде найдут. Вот её надоумило. Скатерть со стола сняла, завернула сына в скатерть — и на стенку, на гвоздик. Он затаился в узле, молчит. Фашисты ворвались, мать убили, а на узел второпях и не обратили внимания. Так наш Зеличок и уцелел.
Дядя Корней помолчал.
— Потом наши пришли, подобрали его — и к нам, в госпиталь."
Так...
Я верю, что мать могла спасти ребенка таким образом. Похожие случаи были - в одной из повестей Марии Рольникайте, например, мать укладывает ребенка в ванну и забрасывает бельем. Думаю, Мария Рольникайте это не сочинила, а описала спасение кого-то из знакомых. Но все равно не сходится: Виленское гетто было ликвидировано в сентябре 1943. До отступления фашистов еще далеко, Черняховский еще участвует в Битве за Днепр. Вильнюс будет взят только летом следующего года - 13 июля 1944. Мне что, пытаются объяснить что ребенок провисел в скатерти девять с половиной месяцев? Если его действительно спасли, то сделали это не "наши", которые пришли, а кто-то из местных жителей. Но они не нужны, это ведь какая-то третья сила, пусть добрая, но не вписывающаяся в схему, которую дала Мише вожатая. Да и простой причины - отступать пришлось, вот и прикончили всех жителей, - уже не получается, придется объяснять Мише, а с ним и читателям, кого и почему согнали на эти улицы. А так - все гладко, малыша спасли подоспевшие "наши", а Зеличок - он просто Зеличок. Зелененький.
Заканчивается все по-сказочному: Онуте обрела потерянного отца, причем, в том самом госпитале, в котором работает приютивший ее дядя Корней, все новые друзья Миши вступают в пионеры и присылают ему письма в Москву, вкладывая в конверт стебельки руты. Идиллия, чего уж там.
Мне не удалось найти информацию о том, когда была написана повесть. Тайц умер в 1957, значит, раньше. Я понимаю, что это агитка чистой воды, и что писалась она не правды ради, а для того, чтоб объяснить советским пионерам, что в Литве живут хорошие люди. Тайц родился в этих краях, даже по этой сусальной повести видно, что он искренне любит и Литву и Вильнюс. Лака он навел несколько слоев, но хотя бы не наговорил гадостей.
И еще один нюанс: в начале повести, еще в Москве, Миша читает дневники Миклухо-Маклая:
"Миша как начал читать, так уж не смог оторваться. Раньше он мечтал стать артистом, или чтецом, или диктором. Но сейчас он понял: никаким он артистом не будет, а будет знаменитым путешественником, как Миклухо-Маклай. Он тоже будет открывать новые земли, изучать нравы народов, вести дневники…"
— Я знаю, как надо. Надо подойти к острову на шлюпке, водрузить флаг и описать правы. А бояться туземцев нечего. Если ты будешь с ними по-хорошему, вот как Миклухо-Маклай, тогда и они с тобой будут по-хорошему.
— Спи ты наконец, туземец! — сказала мама и села к столу рисовать.
А Миша повернулся к стене, закрыл глаза и стал думать о своих будущих путешествиях.
Вот он подходит на шлюпке к неизвестному острову. Жители с удивлением смотрят на неведомого пришельца. А он, без оружия, смело приближается к ним, здоровается…
Именно так он себя и ведет. Как миссионер из нравоучительной книжки: прибывает к неразумным туземцам, рассказывает им про то, как обрести рай, туземцы, прослезившись, обретают истинную веру. Они хорошие, эти дикари, но невежественные и отсталые. И Миклухо-Маклай показывает им картинки с Кремлем и рассказывает, что в Москве дети не воюют улица на улицу и вообще занимаются только добрыми делами.
Собственно, это все, что нужно знать о "дружбе народов". И о том, почему провалилась хорошая, в общем, идея всеобщего братства.
Прочитала. Впечатлилась.
Это - торт. Огромный торт с жирными кремовыми розочками. Или густой сироп. Отборный рафинад. Приторный порошок по рецепту Карлсона. Ну, придумайте сами, в конце концов, что-нибудь, от чего слипнется.
Начинается дело в Москве. Мальчик Миша (хороший мальчик, пионер, тимуровец) живет с мамой-художницей, папа у него на фронте, военврач. И вот папа приезжает в отпуск на два дня, а потом его направляют в Вильнюс.
Маме тоже надо ехать в командировку от Союза Художников. И папа решает взять Мишу с собой. Так московский мальчик попал в Вильнюс.
Это была присказка. В Вильнюсе началась сказка.
Практически первый житель Вильнюса, с которым мальчику удалось поговорить, оказывается коммунистом. Как только кто-нибудь узнает, что Миша приехал из Москвы, так сразу расплывается в улыбке и хочет дружить. Правда, в дебрях разрушенной "Страшун-улицы" (улица Страшуна, теперь - Жемайчю) на него напали мальчики-поляки и хорошенько наваляли, но и они, заслышав заветное слово "Москва" тут же переменились:
"— 3 Москвы!.. Москва, Москва… — заговорили ребята, делая ударение на букве «о».
Бронек скомандовал:
— Хлопцы! Тихо!
Он, видно, был строгим командиром: хлопцы сразу замолчали.
А «пан поручник» протянул руку, взял книжечку и с важностью подал её Мише. Взял фонарик и подал Мише. Взял бинокль и подал Мише:
— Прошу… Москва! Так?"
И ничего удивительного, папа Бронека (которого товарищи именуют "пан поручик"!), оказывается, тоже был "нашим":
"отец Бронека, Казимир Яблонский, был подпольщиком, партизаном, воевал с фашистами, а недавно, когда пришла Красная Армия, стал красноармейцем и ушёл на фронт"
Вот тут пора бы отложить книжку и поразмыслить. Потому что польское подполье в Вильнюсе было, и за освобождение Вильнюса подпольная Армия Крайова тоже сражалась. Но кончилось все довольно печально: 17 июля 1944 года командиров частей Армии Крайовой пригласили на совещание к Черняховскому и арестовали. Рядовым предложили вступить в Войско Польское, большинство отказалось и оказалось в лагерях (им повезло больше, чем довоенным пленникам, в 47-48 годах их отпустили домой, в Польшу).
Можно, конечно, предположить, что Казимир Яблонский был их тех, кто не стал отказываться. Могло, конечно, оказаться и так, что папа Бронека был в советском партизанском отряде, там тоже был небольшой процент поляков. Вообще, в Литве партизан было множество: и советских, и антисоветских, и польских, и еврейских, и литовских. (Кстати, вопрос на засыпку: бойцов какой национальности было больше всего в советских партизанских и подпольных организациях Литвы? Правильный ответ - литовцев). Но обоснуи можно и не притягивать, они вообще не важны:
"— Папа, а я знаю, почему война, — говорил Миша, стараясь шагать в ногу с папой.
— Да? Интересно, почему же?
— Видишь, папа, нам Лина всё объяснила. Это наша вожатая. Понимаешь, столкнулись две силы. Одна сила злая, чёрная, она хочет всё раздавить, всё уничтожить…
— Понятно, — сказал папа, — это фашисты.
— Ну да! — подхватил Миша. — Но это, папа, ничего, потому что есть другая сила, добрая. Она хочет, чтобы всем народам жилось хорошо, свободно. Это мы — СССР. Правильно, папа?
Папа положил руку на Мишино плечо и привлёк его к себе:
— Я вижу, Лина у вас толковая.
— Ты ещё не знаешь, какая она развитая! — Миша поднял голову: — А наша сила берёт верх, правда, папа? А здорово, что мы добрая сила!"
Поэтому про Армию Крайову, несоветские антифашистские организации, всех, кто не принял советскую власть, можно забыть. Вожатая Лина все объяснила. И значит, если папа Бронека против фашистов, он - за советскую власть. Иного быть не может. Поэтому коммунисты в Литве попадаются на каждом шагу (в довоенной Литве их было меньше полутора тысяч на всю страну). Поэтому к словам "человека из Москвы" прислушиваются как к откровению - из Москвы? Значит, врать не может! Поэтому советская власть по Тайцу в Литву пришла так:
" Ей вспомнилось, как четыре года назад, когда она была маленькой, был большой праздник. На площади Катедры собралось много народу. Все пели эту песню. Папа и мама держали Онуте за руки и пели вместе со всеми. А Онуте подпевала: «Я другой такой страны не знаю…»
А потом все выступали и говорили речи, и даже папа выступал. Он поднялся на трибуну и стал говорить:
«Драугай! Товарищи! Сегодня у нас большой праздник. Сегодня мы входим в дружную семью народов СССР. Теперь мы часть самого сильного в мире государства. Да здравствует Советская Литва! Да здравствует Советский Союз!»
И все кричалиг «Валио! Ура!» Онуте тоже кричала: «Валио!» — и махала изо всех сил красным флажком."
Папа Онуте, конечно же, коммунист. Сама она верит, что в Москве золотые крыши, а под землей - золотые комнатки. Сказала это ей женщина в гестаповской тюрьме, куда Онуте попала из-за отца.
Правда, тюрьма эта в Вильнюсе Тайца располагалась в особняке, оставшемся от Дворца правителей (в советское время там был Дворец Пионеров). Вот тут мне нужна помощь вильнюсцев: насколько я знаю, там во время войны располагались какие-то структуры Вермахта, а тюрьма Гестапо (и вообще Гестапо) были во Дворце Правосудия на Лукишской площади. Правда, в советское время там находились НКВД/КГБ, наверное, советскому писателю неудобно было об этом упоминать. Да и нет в мире Тайца никакого КГБ - фашистов выгнали, а все остальные и так влюблены в советскую власть и радуютс любой весточке из Москвы. Что литовцы, что поляки.
Кроме литовцев, поляков и русских, Миша встречает еще одного мальчика. Национальности "спасенный-от-фашистов". Разумеется, мальчик тоже радуется:
"— А по-русски ты умеешь? — спросил Миша.
Мальчик поднял на дядю Корнея свои большие блестящие чёрные глаза и, сильно картавя, старательно произнёс:
— Умею. Зд'авствуйте! Да зд'авствует К'ас-ная А'мия! У'а!
— Ура! — подхватил Миша. — Молодец!"
О судьбе Зеличка (так зовут малыша) Мише рассказывают почти правду:
"Ведь фашисты что сделали? Как вошли в город, так загнали туда, в те закоулки, шестьдесят тысяч душ…
— А зачем, дядя Корней? — спросил Миша, дуя на горячие щи.
— Зачем? Да как тебе сказать…
Дядя Корней помолчал, потом пригнулся к Мише и тихо сказал:
— Чтоб их убивать сподручней было, вот зачем!
Миша испуганно уставился на дядю Корнея и выкрикнул:
— За что?
Дядя Корней оглянулся на Зелёненького. Мальчик нашёл на столе бинокль и забавлялся, приставляя его к глазам то одной, то другой стороной.
— Какой там — за что, — сказал дядя Корней. — Убивали ни за что. Всех подряд — старых да малых, женщин, младенцев, — никого не щадили!"
В общем, правду сказал дядя Корней. Вот только национальность этих шестидесяти тысяч не назвал. Убивали их действительно ни за что.
Но Зеличку удалось выжить. И вот история его чудесного спасения опять заставляет задуматься:
" Фашисты, когда им отсюда отступать пришлось, решили напоследок всех, кто ещё остался на Страшун-улице, прикончить. Пошли по домам. А мать Зеличка слышит — идут. Куда спрячешься? Фашисты везде найдут. Вот её надоумило. Скатерть со стола сняла, завернула сына в скатерть — и на стенку, на гвоздик. Он затаился в узле, молчит. Фашисты ворвались, мать убили, а на узел второпях и не обратили внимания. Так наш Зеличок и уцелел.
Дядя Корней помолчал.
— Потом наши пришли, подобрали его — и к нам, в госпиталь."
Так...
Я верю, что мать могла спасти ребенка таким образом. Похожие случаи были - в одной из повестей Марии Рольникайте, например, мать укладывает ребенка в ванну и забрасывает бельем. Думаю, Мария Рольникайте это не сочинила, а описала спасение кого-то из знакомых. Но все равно не сходится: Виленское гетто было ликвидировано в сентябре 1943. До отступления фашистов еще далеко, Черняховский еще участвует в Битве за Днепр. Вильнюс будет взят только летом следующего года - 13 июля 1944. Мне что, пытаются объяснить что ребенок провисел в скатерти девять с половиной месяцев? Если его действительно спасли, то сделали это не "наши", которые пришли, а кто-то из местных жителей. Но они не нужны, это ведь какая-то третья сила, пусть добрая, но не вписывающаяся в схему, которую дала Мише вожатая. Да и простой причины - отступать пришлось, вот и прикончили всех жителей, - уже не получается, придется объяснять Мише, а с ним и читателям, кого и почему согнали на эти улицы. А так - все гладко, малыша спасли подоспевшие "наши", а Зеличок - он просто Зеличок. Зелененький.
Заканчивается все по-сказочному: Онуте обрела потерянного отца, причем, в том самом госпитале, в котором работает приютивший ее дядя Корней, все новые друзья Миши вступают в пионеры и присылают ему письма в Москву, вкладывая в конверт стебельки руты. Идиллия, чего уж там.
Мне не удалось найти информацию о том, когда была написана повесть. Тайц умер в 1957, значит, раньше. Я понимаю, что это агитка чистой воды, и что писалась она не правды ради, а для того, чтоб объяснить советским пионерам, что в Литве живут хорошие люди. Тайц родился в этих краях, даже по этой сусальной повести видно, что он искренне любит и Литву и Вильнюс. Лака он навел несколько слоев, но хотя бы не наговорил гадостей.
И еще один нюанс: в начале повести, еще в Москве, Миша читает дневники Миклухо-Маклая:
"Миша как начал читать, так уж не смог оторваться. Раньше он мечтал стать артистом, или чтецом, или диктором. Но сейчас он понял: никаким он артистом не будет, а будет знаменитым путешественником, как Миклухо-Маклай. Он тоже будет открывать новые земли, изучать нравы народов, вести дневники…"
— Я знаю, как надо. Надо подойти к острову на шлюпке, водрузить флаг и описать правы. А бояться туземцев нечего. Если ты будешь с ними по-хорошему, вот как Миклухо-Маклай, тогда и они с тобой будут по-хорошему.
— Спи ты наконец, туземец! — сказала мама и села к столу рисовать.
А Миша повернулся к стене, закрыл глаза и стал думать о своих будущих путешествиях.
Вот он подходит на шлюпке к неизвестному острову. Жители с удивлением смотрят на неведомого пришельца. А он, без оружия, смело приближается к ним, здоровается…
Именно так он себя и ведет. Как миссионер из нравоучительной книжки: прибывает к неразумным туземцам, рассказывает им про то, как обрести рай, туземцы, прослезившись, обретают истинную веру. Они хорошие, эти дикари, но невежественные и отсталые. И Миклухо-Маклай показывает им картинки с Кремлем и рассказывает, что в Москве дети не воюют улица на улицу и вообще занимаются только добрыми делами.
Собственно, это все, что нужно знать о "дружбе народов". И о том, почему провалилась хорошая, в общем, идея всеобщего братства.
no subject
И еще вот такой любопытный вопрос, вдруг ты знаешь ответ. А были ли этнические литовцы в польской армии и если были, то как вся эта ситуация по ним проехалась? Кажется, литовцев нет в катынских (в широком смысле слова) списках - белорусы, евреи, русские и украинцы есть, и даже этнические немцы есть, а литовцев вроде бы не было (хотя среди узников спецлагерей в статистике национального состава упоминаются литовцы, но кажется в окончательные расстрельные списки они не попали). Не знаю, оказался ли хоть один литовец в составе армии Андерса? (опять-таки, евреи, украинцы и белорусы туда попадали). Были ли литовцы в составе АК, или тут принципиальный "развод и кактус между кроватями" (дада, конечно же, евреи и белорусы были, с украинцами сложнее)?
Просто по логике не могло такого быть, чтобы литовцы из Южной Литвы не служили в польской армии - должны были служить, и их это должно было как-то затронуть.
no subject
А про 16-ю дивизию Арон Шнеер пишет, что "Согласно данным на 1-е января 1943 г., в дивизии было 10 250 солдат и офицеров. В том числе 7 тыс. литовцев и жителей Литвы. Национальный состав дивизии выглядел так: 36,3% литовцы, 29% – русские , 29% – евреи и 4,8% другие национальности . Это значит, что в дивизии было 3720 литовцев, 3064 русских, 2973 еврея, 492 представителя других национальностей. По другим сведениям, в составе 16-й Литовской дивизии воевало 23,2 % воинов-евреев , что составляет 2378 бойцов. В любом случае это наивысший показатель числа евреев, сражающихся в составе одного воинского соединения Красной Армии.
http://www.jewniverse.ru/RED/Shneyer/glava7kr_ar[2].htm
Если этому верить, то все равно литовцев получается чуть больше трети. Севела все же преувеличил.
no subject
no subject
(Вот если хочется исторически выверенного романа про ход войны именно здесь, то есть трилогия авторства A.Eidintas (это я к Ольге скорее, а то вряд ли перевели). Он там историк и только начинающий писатель, и ещё редактора не наняли, но книги мне нравятся).
16 Дивизия - 36% литовцев, по 29% евреев и русских (по Википедии), как и Ольга пишет. Коммунисты в основном те литовцы, возникает искушение думать. Но не обязательно, туда ведь могли просто включить кого-то, кто на ту пору был в Красной Армии - а быть мог, например, и потому, что вовремя не убрался оттуда и пришлось с ней отступать. (Литовскую армию ведь не распустили, а включили в Красную. Многие восстали, как только та стала из Литвы отступать, но тут уж по-всякому).
Хе, этнические литовцы были уже и те, кто из Сувалок. кто-то говорил на премьере фильма про Катынь, что из расстрелянных жителей Виленщины были и трое литовцев. (Хм. Наверно, эти просто очень упорно называли себя литовцами, так как с трудом верится, что их было бы только трое, если про происхождению. Впрочем, не знаю, как тогда поляки записывали фамилии меньшинств, но подозреваю, что в полькой форме - а тогда же их и не различить, если ещё и имена христианские - а не те, что литовцы себе надумали).
Википедия говорит, что литовцы в Армии Андерса были, но не говорит, сколько - а подробней искать теперь уже не...
Литовцы в местной АК - хм, сознательные вряд ли. Знаю, после войны литовские партизаны уже хотели было заключить с АК соглашение, но и тут Вильнюса не поделили. Но поляков принимали к себе, некоторые пришли, так как АК куда раьньше официально прекратила сопротивление -- не в 1947 ли.
no subject
Беженцев из гетто иногда принимали в советские отряды, иногда в польские, иногда шугали и из тех и из других, и тогда они образовывали свои отдельные.
Вот недавно рассказывала, попалась байка про мужика в Западной Украине - он бежал из гетто. За оставшиеся годы войны успел повоевать в составе советских партизан, УПА и АК (последовательность называю произвольно, может быть она была другая, не помню). Фишка в том, что он был квалифицированный врач, поэтому его везде принимали :) кажется, даже жив остался - повезло.
У одного белорусского дела в Западной Белоруссии было три взрослых сына. При немцах один сын оказался в полиции (в "белорусской самообороне", или как там она правильно называется, не помню), второй в советских партизанах, а третий - в АК. Так дед с каждым сыном встречался по отдельности тайком от других и каждого подкармливал молоком и яйцами, и тщательно следил, чтобы сыновья от таких прекрасных раскладов друг друга не поубивали. Потому что война когда-нибудь закончится (и фиг его знает, кто там прав-то?), а живые сыновья в хозяйстве еще пригодятся :)) (увы, я тоже не знаю, чем дело закончилось и выжил ли кто-нибудь из этой семьи в итоге). И вот покажи такую историю человеку, воспитанному на советских учебниках - он же либо не поверит, либо начнет выставлять оценки участникам за правильное и неправильное поведение - кто тут герой, кто предатель. А на самом деле с вероятностью тут все нормальные люди, и у каждого, возможно, была своя собственная мотивация оказаться именно там, где оказались. А могло и не быть мотивации, а исключительно игра случая. И они все могли быть порядочными людьми. Но могли и по факту оказаться вовлеченными в преступления против гражданского населения, например - и тоже нет тут единственного правильного выбора, чтобы избежать этого.
no subject
no subject