"Под горой Гедимина"
May. 31st, 2016 01:12 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
mareicheva_olgaНаткнулась на старую, очень-очень советскую детскую повесть. Яков Тайц, "Под горой Гедимина". Заинтересовалась потому что а) действие происходит в Вильнюсе, б) происходит оно во время войны.
Прочитала. Впечатлилась.
Это - торт. Огромный торт с жирными кремовыми розочками. Или густой сироп. Отборный рафинад. Приторный порошок по рецепту Карлсона. Ну, придумайте сами, в конце концов, что-нибудь, от чего слипнется.
Начинается дело в Москве. Мальчик Миша (хороший мальчик, пионер, тимуровец) живет с мамой-художницей, папа у него на фронте, военврач. И вот папа приезжает в отпуск на два дня, а потом его направляют в Вильнюс.
Маме тоже надо ехать в командировку от Союза Художников. И папа решает взять Мишу с собой. Так московский мальчик попал в Вильнюс.
Это была присказка. В Вильнюсе началась сказка.
Практически первый житель Вильнюса, с которым мальчику удалось поговорить, оказывается коммунистом. Как только кто-нибудь узнает, что Миша приехал из Москвы, так сразу расплывается в улыбке и хочет дружить. Правда, в дебрях разрушенной "Страшун-улицы" (улица Страшуна, теперь - Жемайчю) на него напали мальчики-поляки и хорошенько наваляли, но и они, заслышав заветное слово "Москва" тут же переменились:
"— 3 Москвы!.. Москва, Москва… — заговорили ребята, делая ударение на букве «о».
Бронек скомандовал:
— Хлопцы! Тихо!
Он, видно, был строгим командиром: хлопцы сразу замолчали.
А «пан поручник» протянул руку, взял книжечку и с важностью подал её Мише. Взял фонарик и подал Мише. Взял бинокль и подал Мише:
— Прошу… Москва! Так?"
И ничего удивительного, папа Бронека (которого товарищи именуют "пан поручик"!), оказывается, тоже был "нашим":
"отец Бронека, Казимир Яблонский, был подпольщиком, партизаном, воевал с фашистами, а недавно, когда пришла Красная Армия, стал красноармейцем и ушёл на фронт"
Вот тут пора бы отложить книжку и поразмыслить. Потому что польское подполье в Вильнюсе было, и за освобождение Вильнюса подпольная Армия Крайова тоже сражалась. Но кончилось все довольно печально: 17 июля 1944 года командиров частей Армии Крайовой пригласили на совещание к Черняховскому и арестовали. Рядовым предложили вступить в Войско Польское, большинство отказалось и оказалось в лагерях (им повезло больше, чем довоенным пленникам, в 47-48 годах их отпустили домой, в Польшу).
Можно, конечно, предположить, что Казимир Яблонский был их тех, кто не стал отказываться. Могло, конечно, оказаться и так, что папа Бронека был в советском партизанском отряде, там тоже был небольшой процент поляков. Вообще, в Литве партизан было множество: и советских, и антисоветских, и польских, и еврейских, и литовских. (Кстати, вопрос на засыпку: бойцов какой национальности было больше всего в советских партизанских и подпольных организациях Литвы? Правильный ответ - литовцев). Но обоснуи можно и не притягивать, они вообще не важны:
"— Папа, а я знаю, почему война, — говорил Миша, стараясь шагать в ногу с папой.
— Да? Интересно, почему же?
— Видишь, папа, нам Лина всё объяснила. Это наша вожатая. Понимаешь, столкнулись две силы. Одна сила злая, чёрная, она хочет всё раздавить, всё уничтожить…
— Понятно, — сказал папа, — это фашисты.
— Ну да! — подхватил Миша. — Но это, папа, ничего, потому что есть другая сила, добрая. Она хочет, чтобы всем народам жилось хорошо, свободно. Это мы — СССР. Правильно, папа?
Папа положил руку на Мишино плечо и привлёк его к себе:
— Я вижу, Лина у вас толковая.
— Ты ещё не знаешь, какая она развитая! — Миша поднял голову: — А наша сила берёт верх, правда, папа? А здорово, что мы добрая сила!"
Поэтому про Армию Крайову, несоветские антифашистские организации, всех, кто не принял советскую власть, можно забыть. Вожатая Лина все объяснила. И значит, если папа Бронека против фашистов, он - за советскую власть. Иного быть не может. Поэтому коммунисты в Литве попадаются на каждом шагу (в довоенной Литве их было меньше полутора тысяч на всю страну). Поэтому к словам "человека из Москвы" прислушиваются как к откровению - из Москвы? Значит, врать не может! Поэтому советская власть по Тайцу в Литву пришла так:
" Ей вспомнилось, как четыре года назад, когда она была маленькой, был большой праздник. На площади Катедры собралось много народу. Все пели эту песню. Папа и мама держали Онуте за руки и пели вместе со всеми. А Онуте подпевала: «Я другой такой страны не знаю…»
А потом все выступали и говорили речи, и даже папа выступал. Он поднялся на трибуну и стал говорить:
«Драугай! Товарищи! Сегодня у нас большой праздник. Сегодня мы входим в дружную семью народов СССР. Теперь мы часть самого сильного в мире государства. Да здравствует Советская Литва! Да здравствует Советский Союз!»
И все кричалиг «Валио! Ура!» Онуте тоже кричала: «Валио!» — и махала изо всех сил красным флажком."
Папа Онуте, конечно же, коммунист. Сама она верит, что в Москве золотые крыши, а под землей - золотые комнатки. Сказала это ей женщина в гестаповской тюрьме, куда Онуте попала из-за отца.
Правда, тюрьма эта в Вильнюсе Тайца располагалась в особняке, оставшемся от Дворца правителей (в советское время там был Дворец Пионеров). Вот тут мне нужна помощь вильнюсцев: насколько я знаю, там во время войны располагались какие-то структуры Вермахта, а тюрьма Гестапо (и вообще Гестапо) были во Дворце Правосудия на Лукишской площади. Правда, в советское время там находились НКВД/КГБ, наверное, советскому писателю неудобно было об этом упоминать. Да и нет в мире Тайца никакого КГБ - фашистов выгнали, а все остальные и так влюблены в советскую власть и радуютс любой весточке из Москвы. Что литовцы, что поляки.
Кроме литовцев, поляков и русских, Миша встречает еще одного мальчика. Национальности "спасенный-от-фашистов". Разумеется, мальчик тоже радуется:
"— А по-русски ты умеешь? — спросил Миша.
Мальчик поднял на дядю Корнея свои большие блестящие чёрные глаза и, сильно картавя, старательно произнёс:
— Умею. Зд'авствуйте! Да зд'авствует К'ас-ная А'мия! У'а!
— Ура! — подхватил Миша. — Молодец!"
О судьбе Зеличка (так зовут малыша) Мише рассказывают почти правду:
"Ведь фашисты что сделали? Как вошли в город, так загнали туда, в те закоулки, шестьдесят тысяч душ…
— А зачем, дядя Корней? — спросил Миша, дуя на горячие щи.
— Зачем? Да как тебе сказать…
Дядя Корней помолчал, потом пригнулся к Мише и тихо сказал:
— Чтоб их убивать сподручней было, вот зачем!
Миша испуганно уставился на дядю Корнея и выкрикнул:
— За что?
Дядя Корней оглянулся на Зелёненького. Мальчик нашёл на столе бинокль и забавлялся, приставляя его к глазам то одной, то другой стороной.
— Какой там — за что, — сказал дядя Корней. — Убивали ни за что. Всех подряд — старых да малых, женщин, младенцев, — никого не щадили!"
В общем, правду сказал дядя Корней. Вот только национальность этих шестидесяти тысяч не назвал. Убивали их действительно ни за что.
Но Зеличку удалось выжить. И вот история его чудесного спасения опять заставляет задуматься:
" Фашисты, когда им отсюда отступать пришлось, решили напоследок всех, кто ещё остался на Страшун-улице, прикончить. Пошли по домам. А мать Зеличка слышит — идут. Куда спрячешься? Фашисты везде найдут. Вот её надоумило. Скатерть со стола сняла, завернула сына в скатерть — и на стенку, на гвоздик. Он затаился в узле, молчит. Фашисты ворвались, мать убили, а на узел второпях и не обратили внимания. Так наш Зеличок и уцелел.
Дядя Корней помолчал.
— Потом наши пришли, подобрали его — и к нам, в госпиталь."
Так...
Я верю, что мать могла спасти ребенка таким образом. Похожие случаи были - в одной из повестей Марии Рольникайте, например, мать укладывает ребенка в ванну и забрасывает бельем. Думаю, Мария Рольникайте это не сочинила, а описала спасение кого-то из знакомых. Но все равно не сходится: Виленское гетто было ликвидировано в сентябре 1943. До отступления фашистов еще далеко, Черняховский еще участвует в Битве за Днепр. Вильнюс будет взят только летом следующего года - 13 июля 1944. Мне что, пытаются объяснить что ребенок провисел в скатерти девять с половиной месяцев? Если его действительно спасли, то сделали это не "наши", которые пришли, а кто-то из местных жителей. Но они не нужны, это ведь какая-то третья сила, пусть добрая, но не вписывающаяся в схему, которую дала Мише вожатая. Да и простой причины - отступать пришлось, вот и прикончили всех жителей, - уже не получается, придется объяснять Мише, а с ним и читателям, кого и почему согнали на эти улицы. А так - все гладко, малыша спасли подоспевшие "наши", а Зеличок - он просто Зеличок. Зелененький.
Заканчивается все по-сказочному: Онуте обрела потерянного отца, причем, в том самом госпитале, в котором работает приютивший ее дядя Корней, все новые друзья Миши вступают в пионеры и присылают ему письма в Москву, вкладывая в конверт стебельки руты. Идиллия, чего уж там.
Мне не удалось найти информацию о том, когда была написана повесть. Тайц умер в 1957, значит, раньше. Я понимаю, что это агитка чистой воды, и что писалась она не правды ради, а для того, чтоб объяснить советским пионерам, что в Литве живут хорошие люди. Тайц родился в этих краях, даже по этой сусальной повести видно, что он искренне любит и Литву и Вильнюс. Лака он навел несколько слоев, но хотя бы не наговорил гадостей.
И еще один нюанс: в начале повести, еще в Москве, Миша читает дневники Миклухо-Маклая:
"Миша как начал читать, так уж не смог оторваться. Раньше он мечтал стать артистом, или чтецом, или диктором. Но сейчас он понял: никаким он артистом не будет, а будет знаменитым путешественником, как Миклухо-Маклай. Он тоже будет открывать новые земли, изучать нравы народов, вести дневники…"
— Я знаю, как надо. Надо подойти к острову на шлюпке, водрузить флаг и описать правы. А бояться туземцев нечего. Если ты будешь с ними по-хорошему, вот как Миклухо-Маклай, тогда и они с тобой будут по-хорошему.
— Спи ты наконец, туземец! — сказала мама и села к столу рисовать.
А Миша повернулся к стене, закрыл глаза и стал думать о своих будущих путешествиях.
Вот он подходит на шлюпке к неизвестному острову. Жители с удивлением смотрят на неведомого пришельца. А он, без оружия, смело приближается к ним, здоровается…
Именно так он себя и ведет. Как миссионер из нравоучительной книжки: прибывает к неразумным туземцам, рассказывает им про то, как обрести рай, туземцы, прослезившись, обретают истинную веру. Они хорошие, эти дикари, но невежественные и отсталые. И Миклухо-Маклай показывает им картинки с Кремлем и рассказывает, что в Москве дети не воюют улица на улицу и вообще занимаются только добрыми делами.
Собственно, это все, что нужно знать о "дружбе народов". И о том, почему провалилась хорошая, в общем, идея всеобщего братства.
Прочитала. Впечатлилась.
Это - торт. Огромный торт с жирными кремовыми розочками. Или густой сироп. Отборный рафинад. Приторный порошок по рецепту Карлсона. Ну, придумайте сами, в конце концов, что-нибудь, от чего слипнется.
Начинается дело в Москве. Мальчик Миша (хороший мальчик, пионер, тимуровец) живет с мамой-художницей, папа у него на фронте, военврач. И вот папа приезжает в отпуск на два дня, а потом его направляют в Вильнюс.
Маме тоже надо ехать в командировку от Союза Художников. И папа решает взять Мишу с собой. Так московский мальчик попал в Вильнюс.
Это была присказка. В Вильнюсе началась сказка.
Практически первый житель Вильнюса, с которым мальчику удалось поговорить, оказывается коммунистом. Как только кто-нибудь узнает, что Миша приехал из Москвы, так сразу расплывается в улыбке и хочет дружить. Правда, в дебрях разрушенной "Страшун-улицы" (улица Страшуна, теперь - Жемайчю) на него напали мальчики-поляки и хорошенько наваляли, но и они, заслышав заветное слово "Москва" тут же переменились:
"— 3 Москвы!.. Москва, Москва… — заговорили ребята, делая ударение на букве «о».
Бронек скомандовал:
— Хлопцы! Тихо!
Он, видно, был строгим командиром: хлопцы сразу замолчали.
А «пан поручник» протянул руку, взял книжечку и с важностью подал её Мише. Взял фонарик и подал Мише. Взял бинокль и подал Мише:
— Прошу… Москва! Так?"
И ничего удивительного, папа Бронека (которого товарищи именуют "пан поручик"!), оказывается, тоже был "нашим":
"отец Бронека, Казимир Яблонский, был подпольщиком, партизаном, воевал с фашистами, а недавно, когда пришла Красная Армия, стал красноармейцем и ушёл на фронт"
Вот тут пора бы отложить книжку и поразмыслить. Потому что польское подполье в Вильнюсе было, и за освобождение Вильнюса подпольная Армия Крайова тоже сражалась. Но кончилось все довольно печально: 17 июля 1944 года командиров частей Армии Крайовой пригласили на совещание к Черняховскому и арестовали. Рядовым предложили вступить в Войско Польское, большинство отказалось и оказалось в лагерях (им повезло больше, чем довоенным пленникам, в 47-48 годах их отпустили домой, в Польшу).
Можно, конечно, предположить, что Казимир Яблонский был их тех, кто не стал отказываться. Могло, конечно, оказаться и так, что папа Бронека был в советском партизанском отряде, там тоже был небольшой процент поляков. Вообще, в Литве партизан было множество: и советских, и антисоветских, и польских, и еврейских, и литовских. (Кстати, вопрос на засыпку: бойцов какой национальности было больше всего в советских партизанских и подпольных организациях Литвы? Правильный ответ - литовцев). Но обоснуи можно и не притягивать, они вообще не важны:
"— Папа, а я знаю, почему война, — говорил Миша, стараясь шагать в ногу с папой.
— Да? Интересно, почему же?
— Видишь, папа, нам Лина всё объяснила. Это наша вожатая. Понимаешь, столкнулись две силы. Одна сила злая, чёрная, она хочет всё раздавить, всё уничтожить…
— Понятно, — сказал папа, — это фашисты.
— Ну да! — подхватил Миша. — Но это, папа, ничего, потому что есть другая сила, добрая. Она хочет, чтобы всем народам жилось хорошо, свободно. Это мы — СССР. Правильно, папа?
Папа положил руку на Мишино плечо и привлёк его к себе:
— Я вижу, Лина у вас толковая.
— Ты ещё не знаешь, какая она развитая! — Миша поднял голову: — А наша сила берёт верх, правда, папа? А здорово, что мы добрая сила!"
Поэтому про Армию Крайову, несоветские антифашистские организации, всех, кто не принял советскую власть, можно забыть. Вожатая Лина все объяснила. И значит, если папа Бронека против фашистов, он - за советскую власть. Иного быть не может. Поэтому коммунисты в Литве попадаются на каждом шагу (в довоенной Литве их было меньше полутора тысяч на всю страну). Поэтому к словам "человека из Москвы" прислушиваются как к откровению - из Москвы? Значит, врать не может! Поэтому советская власть по Тайцу в Литву пришла так:
" Ей вспомнилось, как четыре года назад, когда она была маленькой, был большой праздник. На площади Катедры собралось много народу. Все пели эту песню. Папа и мама держали Онуте за руки и пели вместе со всеми. А Онуте подпевала: «Я другой такой страны не знаю…»
А потом все выступали и говорили речи, и даже папа выступал. Он поднялся на трибуну и стал говорить:
«Драугай! Товарищи! Сегодня у нас большой праздник. Сегодня мы входим в дружную семью народов СССР. Теперь мы часть самого сильного в мире государства. Да здравствует Советская Литва! Да здравствует Советский Союз!»
И все кричалиг «Валио! Ура!» Онуте тоже кричала: «Валио!» — и махала изо всех сил красным флажком."
Папа Онуте, конечно же, коммунист. Сама она верит, что в Москве золотые крыши, а под землей - золотые комнатки. Сказала это ей женщина в гестаповской тюрьме, куда Онуте попала из-за отца.
Правда, тюрьма эта в Вильнюсе Тайца располагалась в особняке, оставшемся от Дворца правителей (в советское время там был Дворец Пионеров). Вот тут мне нужна помощь вильнюсцев: насколько я знаю, там во время войны располагались какие-то структуры Вермахта, а тюрьма Гестапо (и вообще Гестапо) были во Дворце Правосудия на Лукишской площади. Правда, в советское время там находились НКВД/КГБ, наверное, советскому писателю неудобно было об этом упоминать. Да и нет в мире Тайца никакого КГБ - фашистов выгнали, а все остальные и так влюблены в советскую власть и радуютс любой весточке из Москвы. Что литовцы, что поляки.
Кроме литовцев, поляков и русских, Миша встречает еще одного мальчика. Национальности "спасенный-от-фашистов". Разумеется, мальчик тоже радуется:
"— А по-русски ты умеешь? — спросил Миша.
Мальчик поднял на дядю Корнея свои большие блестящие чёрные глаза и, сильно картавя, старательно произнёс:
— Умею. Зд'авствуйте! Да зд'авствует К'ас-ная А'мия! У'а!
— Ура! — подхватил Миша. — Молодец!"
О судьбе Зеличка (так зовут малыша) Мише рассказывают почти правду:
"Ведь фашисты что сделали? Как вошли в город, так загнали туда, в те закоулки, шестьдесят тысяч душ…
— А зачем, дядя Корней? — спросил Миша, дуя на горячие щи.
— Зачем? Да как тебе сказать…
Дядя Корней помолчал, потом пригнулся к Мише и тихо сказал:
— Чтоб их убивать сподручней было, вот зачем!
Миша испуганно уставился на дядю Корнея и выкрикнул:
— За что?
Дядя Корней оглянулся на Зелёненького. Мальчик нашёл на столе бинокль и забавлялся, приставляя его к глазам то одной, то другой стороной.
— Какой там — за что, — сказал дядя Корней. — Убивали ни за что. Всех подряд — старых да малых, женщин, младенцев, — никого не щадили!"
В общем, правду сказал дядя Корней. Вот только национальность этих шестидесяти тысяч не назвал. Убивали их действительно ни за что.
Но Зеличку удалось выжить. И вот история его чудесного спасения опять заставляет задуматься:
" Фашисты, когда им отсюда отступать пришлось, решили напоследок всех, кто ещё остался на Страшун-улице, прикончить. Пошли по домам. А мать Зеличка слышит — идут. Куда спрячешься? Фашисты везде найдут. Вот её надоумило. Скатерть со стола сняла, завернула сына в скатерть — и на стенку, на гвоздик. Он затаился в узле, молчит. Фашисты ворвались, мать убили, а на узел второпях и не обратили внимания. Так наш Зеличок и уцелел.
Дядя Корней помолчал.
— Потом наши пришли, подобрали его — и к нам, в госпиталь."
Так...
Я верю, что мать могла спасти ребенка таким образом. Похожие случаи были - в одной из повестей Марии Рольникайте, например, мать укладывает ребенка в ванну и забрасывает бельем. Думаю, Мария Рольникайте это не сочинила, а описала спасение кого-то из знакомых. Но все равно не сходится: Виленское гетто было ликвидировано в сентябре 1943. До отступления фашистов еще далеко, Черняховский еще участвует в Битве за Днепр. Вильнюс будет взят только летом следующего года - 13 июля 1944. Мне что, пытаются объяснить что ребенок провисел в скатерти девять с половиной месяцев? Если его действительно спасли, то сделали это не "наши", которые пришли, а кто-то из местных жителей. Но они не нужны, это ведь какая-то третья сила, пусть добрая, но не вписывающаяся в схему, которую дала Мише вожатая. Да и простой причины - отступать пришлось, вот и прикончили всех жителей, - уже не получается, придется объяснять Мише, а с ним и читателям, кого и почему согнали на эти улицы. А так - все гладко, малыша спасли подоспевшие "наши", а Зеличок - он просто Зеличок. Зелененький.
Заканчивается все по-сказочному: Онуте обрела потерянного отца, причем, в том самом госпитале, в котором работает приютивший ее дядя Корней, все новые друзья Миши вступают в пионеры и присылают ему письма в Москву, вкладывая в конверт стебельки руты. Идиллия, чего уж там.
Мне не удалось найти информацию о том, когда была написана повесть. Тайц умер в 1957, значит, раньше. Я понимаю, что это агитка чистой воды, и что писалась она не правды ради, а для того, чтоб объяснить советским пионерам, что в Литве живут хорошие люди. Тайц родился в этих краях, даже по этой сусальной повести видно, что он искренне любит и Литву и Вильнюс. Лака он навел несколько слоев, но хотя бы не наговорил гадостей.
И еще один нюанс: в начале повести, еще в Москве, Миша читает дневники Миклухо-Маклая:
"Миша как начал читать, так уж не смог оторваться. Раньше он мечтал стать артистом, или чтецом, или диктором. Но сейчас он понял: никаким он артистом не будет, а будет знаменитым путешественником, как Миклухо-Маклай. Он тоже будет открывать новые земли, изучать нравы народов, вести дневники…"
— Я знаю, как надо. Надо подойти к острову на шлюпке, водрузить флаг и описать правы. А бояться туземцев нечего. Если ты будешь с ними по-хорошему, вот как Миклухо-Маклай, тогда и они с тобой будут по-хорошему.
— Спи ты наконец, туземец! — сказала мама и села к столу рисовать.
А Миша повернулся к стене, закрыл глаза и стал думать о своих будущих путешествиях.
Вот он подходит на шлюпке к неизвестному острову. Жители с удивлением смотрят на неведомого пришельца. А он, без оружия, смело приближается к ним, здоровается…
Именно так он себя и ведет. Как миссионер из нравоучительной книжки: прибывает к неразумным туземцам, рассказывает им про то, как обрести рай, туземцы, прослезившись, обретают истинную веру. Они хорошие, эти дикари, но невежественные и отсталые. И Миклухо-Маклай показывает им картинки с Кремлем и рассказывает, что в Москве дети не воюют улица на улицу и вообще занимаются только добрыми делами.
Собственно, это все, что нужно знать о "дружбе народов". И о том, почему провалилась хорошая, в общем, идея всеобщего братства.
