mareicheva_olga

Во френдленте опять помянули "Косточку" Толстого.
Что за рассказ такой, заколдованный? Время от времени его поминают - и начинаются споры и ссоры. Я, несмотря на то, что училась на кафедре детской литературы, давно б его забыла. Если бы не интернет.

И вот что удивительно: стоит кому-то напомнить, что был такой вот рассказ у классика, прежде всего слышится возмущенный гул:

- Какая ужасная мать! Считает сливы!

Дорогие, а вы когда-нибудь пробовали разделить лакомство между детьми? Особенно когда детей много, а слив мало? "А-а, почему мне меньше, это несправедли-иво!". Мама делает все абсолютно правильно - пересчитывает сливы, чтоб всем досталось поровну. Или вы все выросли там, где сливы можно было есть ведрами? Тоже, знаете, неполезно.

Ужас здесь не в том, что мама "для детей сливы считает", как говорят люди, выросшие в семьях, где трое детей - уже много. А в том, что мальчик боится признаться.

Казалось бы - ну что такого?
- Дети, кто сливу съел?
Ваня краснеет.
- Ваня, ты?
Краснеет и кивает.
Мама выдает Ване на одну сливу меньше и история окончена. Ну, или может добавить что-то вроде: "Я же говорила - сливы съедим после обеда".

Вместо этого взрослые разыгрывают гнусный спектакль, выставляя Ваню на посмешище и доводят его до слез. Только не надо ругать Льва Николаевича. Его есть за что побранить, не спорю, но этот второй после мамы объект ненависти читателей "Косточки" не виноват. Наоборот, он весьма прогрессивен: в те времена и порка не считалась предосудительной, в другой семье Ваню выдрали бы розгами "для его же пользы".

«Только что папа выпустил мое ухо, я схватил его руку и со слезами принялся покрывать ее поцелуями.
– Бей меня еще, – говорил я сквозь слезы, – крепче, больнее, я негодный, я гадкий, я несчастный человек!
– Что с тобой? – сказал он, слегка отталкивая меня.
– Нет, ни за что не пойду, – сказал я, цепляясь за его сюртук. – Все ненавидят меня, я это знаю, но, ради Бога, ты выслушай меня, защити меня или выгони из дома. Я не могу с ним жить, он всячески старается унизить меня, велит становиться на колени перед собой, хочет высечь меня. Я не могу этого, я не маленький, я не перенесу этого, я умру, убью себя. Он сказал бабушке, что я негодный; она теперь больна, она умрет от меня, я... с... ним... ради Бога, высеки... за... что... му...чат.
Слезы душили меня, я сел на диван и, не в силах говорить более, упал головой ему на колена, рыдая так, что мне казалось, я должен был умереть в ту же минуту.»

Это тоже Толстой. Отрочество. Сечь детей бабушка запретила, но довести унижениями подростка до такого состояния было в порядке вещей. Кажется, папа из "Косточки" с его идиотским розыгрышем на фоне этой семейки выглядит не так скверно. А ведь это неплохой дом. Не худший.

Или дом Ростовых, в котором детей балуют. Но когда Наташа прилюдно спрашивает: "Какое пирожное будет?", это считается "выходкой".

А воспитание девочек в романах Чарской вспомните! Когда за беготню босиком лишают возможности встретиться с родными, а за мелкую шалость весь класс оставляют в институте на каникулы. Или "Кондуит и Швамбранию", когда за шинель внакидку оставляют без обеда. Нет, Ване еще повезло с родителями-то! На общем фоне.

Лев Толстой может и "матерый человечище", но он - дитя своего времени. А тогда взгляды на воспитание весьма отличались от нынешних.

И претензии надо выкатывать не ему, а горе-педагогам, которые до сих пор включают этот рассказ в хрестоматии для чтения и парят детям мозг вопросами "как вы думаете, почему заплакал Ваня?". Дети ж не могут ответить: "Потому что папа - взрослый дурак".

"Косточке" давно место в сборниках для студентов, изучающих историю детской литературы, или историю педагогики. А вот сливы считать - не такое уж плохое дело. Если ребенок съест их слишком много, у него живот разболится.